В управлении лоунами разгильдяй и мастер проявляют себя перед починяющим дорасом почти полными антиподами: разгильдяем управлять сложно и хлопотно, мастером — легко до определённой критической точки или ситуации. Но и этот уровень может быть преодолён без последствий, если случится в удачный момент времени, и если управление дораса будет отчасти компромиссным.
Для примера можно легко продемонстрировать на реальном частном опыте (управления или подчинения), что мастером можно управлять легко и не озадачиваясь препятствиями, что это легче управления всеми остальными типами личности лоунов, управление мастером удаётся намного дальше и значительнее, оно почти не встречает сопротивления в тех местах, где сопротивление разгильдяя трудно было бы преодолевать, управляемый мастер выполняет в несколько раз больший объём работ, чем разгильдяй, ничего за эту добавочную работу не получая. Нередко мастер выполняет чужую работу, которую ему выдают как, якобы, его задание. Считается, что это отношение есть его болезненная мания, которой он в душе не рад, но от которой не может избавиться — эта деятельность отбрасывает мастера от социальной реальности, к которой он и так был довольно холоден, но перед которой ощущает свою неполноценность. Мастером удаётся управлять гораздо эффективнее, чем разгильдяем, на сам процесс управления затрачивается меньше сил. Мастер только управляется его начальником, но не управляет им, потому что он мастер в деле работы с вещами, а это дело довольно далёкое от дела "мастерства" унижения людей и управления их поведением под прикрытием получения такого задания от вышестоящего.

При таком описании, с позиции дораса, легче всего понять разгильдяя и мастера в Бардаке. Но, если на минуту вернуться к интересам самого управляемого, мастера, то преодолевающий его сопротивление в критической точке управления частичный компромисс есть всего лишь ход против него, полезный и ценный своим вниманием к мастеру, но ничего не меняющий. Если компромисс касается договоренностей, то они ничего не значат и ни к чему определенному дораса-договорщика не обязывают, оказать услугу и выполнить свои обязательства по договору обязан только лоун-мастер, и предназначены договорённости только для успокоения мастера кратковременным вниманием к нему и псевдопониманием его, действуют успокаивающе и без пользы, подобно "соске-пустышке" для младенца. Ведь настоящих договорённостей с лоунами по важным делам в Бардаке не существует, так как дорасы — возвышены, а лоуны — унижены; таков порядок и дисциплина в Бардаке.

Сам неудачный момент времени для управления мастером определяется отсутствием компромисса с ним или недостаточной для управления мастером готовностью подчиняющего дораса идти с ним на компромисс. Помимо установок превосходства и сдержанного презрения к мастеру как к недостойному лоуну, он случается вследствие накопления большого управленческого напряжения дораса из-за необходимости управлять разгильдяями, испытывая от них нечто подобное встречно-обратному управлению (общество разгильдяев — проблема для проведения управления, это порой даже приводит к управленческим перегрузкам, к мало вызывающему сочувствие управленческому переутомлению). Это накопившееся у дораса при управлении и общении с разгильдяями психическое напряжение выливается в управленческий срыв на мастера, на того, кем проще и легче управлять и общаться, так как подавлению разгильдяйством от остальных управленцу трудно противодействовать, а от мастера не поступают невербальные "разгильдяйческие запреты на управление". Этот управленческий срыв выражается в том, что утомлённый дорас берётся управлять мастером, диктовать ему свою волю и приказы с максимальным равнодушием и безучастностью к его судьбе, ведёт себя с ним несоответственно жестоко и неуважительно, несмотря на обстоятельства управления, в подсознательном убеждении о его полном разгильдяйстве и в мастерском притворстве его мастерства. По сути, тут дорас изливает на мастера своё раздражение разгильдяйством остальных подчинённых, жалуется ему на своё горе и беду, но требует за это от него не сочувствия, а принятия предъявленной чужой вины, ведь у этого управленца почти нет другой возможности выразить и проявить свои глубоко негативные чувства хотя бы только в иллюзорном ассоциированном коллективе из одного только мастера (а мастер, к тому же, выпадает из коллектива как "чужак с причудами"). И принятие после жалоб и исповеди чужой вины, отчасти сходное с сочувствием, выполняет роль сочувствия к вышестоящему, которое в прямой форме недопустимо по правилам Бардака... И мастер справедливо мог бы ощущать в это время ущемление своего достоинства, попытку лишения достоинства, чрезвычайное унижение, которое уже невозможно прощать так, как прощались им все предыдущие подобные случаи, но... — все мастера дел зачастую не имеют навыков конфликтного общения и адекватной самооценки, поэтому адекватно на чрезвычайную грубость не реагируют, уходят от ответа, молчат, отводят свой взгляд. В этом заключён предсказуемый резерв для проведения управленческого срыва дорасом без управленческих последствий, когда у него внутри уже "накипело" и испытывается множество негативных эмоций по отношению к лоунам, как к его подчинённым.
Описанное здесь поведение дораса несправедливо, но имеет основания и реализуется без особого труда за счёт лоунского страха наказания и власти; можно назвать это первой управленческой деформацией.

Следующая деформация управленца заключается в излишнем акценте всей его деятельности на разгильдяях и на то и дело выкидываемых ими шутках. Для управленца существуют только разгильдяи, и больше не существует никого. Из-за этого особенно ярко можно наблюдать следующее различие между разгильдяем и мастером: жестокое и надменное обращение заставляет разгильдяя работать намного лучше и быстрее, чем обычно, оно привычно и помогает ему собраться, отбросив в сторону свои шутки; а с мастером управленческое дело при второй деформации обстоит иначе: окрики, унижение и угрозы — обычные инструменты управления разгильдяем — ухудшают качество выполняемой мастером работы (ещё бы! — он же мастер, куда уж сделать ещё лучше!), вводят в ступор и вызывают шок, так что заказчик всегда остаётся обосновано недовольным результатом работы мастера, по ошибке и привычке управляемым так, как управляют разгильдяем. Но это недовольство его ущербной работой полезно для управления мастером как основа всего управления, что есть хорошо.

Ещё одна управленческая деформация дораса заключается в обвинениях подчинённых в их трудовых проступках и разных недоделках: она сформирована при управлении разгильдяями. Но когда дело касается обвинений дорасом подчинённого мастера — недоделки надуманы или высосаны из пальца, небольшие и несущественные недоделки были согласованны с этим же дорасом заранее. Но мастер нередко не спорит с несправедливыми обвинениями, напротив, готов соглашаться с безосновательными претензиями, — ради того, чтобы ему позволялось работать дольше, выполнять дела как он хочет, мастерски, почти совершенно и идеально. То есть, — мастер готов на свой лад утереть нос дорасу с его управленческой функцией, жертвенно принимая в свой адрес несправедливые обвинения... Но дорас понимает это, и ни в коем случае не позволяет мастеру работать по-своему. Он если и отправит мастера доделывать (а может не отправить, оставив за ним лишь управленческий шлейф из своих обвинений), то добавит ему трудовой нагрузки настолько, чтобы на доделывание мастеру время оставалось лишь на словах (благо убеждать и впечатлять дорас умеет, а у мастера это нередко слабо получается даже в среде равных, лоунов). Тем самым, убедив мастера в реализуемости невыполнимой затеи, дорас создаст предпосылки для новых управленческих обвинений, создаст проблему дела рук своих, оставаясь "не при чём", так как не было категорического протеста от мастера против условий доделывания перед переходом к работе; это надёжно оборачивает всю ситуацию против него — тут уже почти ничто не способно ему помочь. Ведь мастер должен был отказываться от завышенного по объёму работ задания или от задания с явным недостатком времени, несмотря на любое запугивание и шантаж дораса — тогда у мастера было бы на всё время работы только своё дело, а вместо этого его делом то и дело становится быть "козлом отпущения", "несущим крест" за разгильдяев.

Удивительно, но фикционализм Бардака толкует существование и пользу только от унижающего подчинённых "мастера", у него даже есть должность — "мастер", и больше не признаёт и не допускает никакого другого мастерства для описания человека одним деловым понятием. Пустопорожние и неактуальные, традиционные официозные звания в рассмотрение здесь не берутся. И результат общих отношений с деловым мастерством — плохие дела в виде постоянного переколачивания всюду одной рухляди в другую — неизбежен в Бардаке...

В отличие от разгильдяя, мастер сам по себе капризен, и может на десять лет не работать вообще и отказываться от любой полезной окружающим деятельности. Также он затратен в работе, а страдать готов только за понятное ему искусство.

Только мастер собран, сосредоточен, внимателен, настойчив, ловок, изобретателен, терпелив, старателен — и всё это только в своём деле. Только мастер поглощён своим делом, а не отношениями с людьми. Это и вытесняет из его жизни все остальные дела, поэтому ему может легко противостоять и тайно предавать его любой посвященный в его дела человек. Предавать в ответ и бороться с предательством мастер не способен, бездельные отношения с людьми ради лучших отношений — не его дело.

Активность внимания присуща мастеру, не присуща — разгильдяю. Это усиливается и традиционным распределением ролей в обществе: мастер внимателен, потому что может пострадать по своей или чужой вине, и ему придётся отводить от себя вину без наговора и обмана.
По этой же причине мастеру присуще стремиться к истине.